От западной границы СССР до Ярцева война долетела за три недели. Организованная оборона появилась только на рубеже реки Вопь. До этого фронт представлял собой скопление беспорядочно отступающих частей и разрозненных групп, иногда это были просто толпы голодных красноармейцев, которые отходили на восток…

В этой людской каше, под непрерывными бомбёжками, некоторые подразделения проявляли чудеса героизма, оказывая яростное сопротивление. Но их самопожертвование не меняло общей обстановки – вермахт шёл на восток, а перед ним откатывались обескровленные остатки Красной Армии, попадая в окружения, уничтожаемые авиацией.

 

И в этом потоке были госпитали. Раненые – беззащитны вдвойне. Летом 1941 года между Смоленском и Ярцевом даже те, кто был на ногах и мог держать оружие – даже они теряли надежду выжить. Что говорить о тех, кто по ранению был прикован к носилкам? Их положение было отчаянным, а военврачи в госпиталях были просто брошены на произвол судьбы – без медикаментов, без возможности накормить раненых, укрыть их от бомбёжки, увезти за линию фронта…

К нам в редакцию попали уникальные воспоминания – это записи военного врача Михаила Лилова, непосредственного участника тех событий.

ВОЕНВРАЧ II РАНГА.

Михаил Михайлович Лилов родился в Вязьме в 1898 году. Учился в Московском университете, но прервал учёбу – ушёл добровольцем в Красную Армию и участвовал в Гражданской войне. После Гражданской продолжил обучение на медицинском факультете, но уже не в Москве, а в Смоленске. Потом до 1930-го года работал в Вязьме врачом, а впоследствии его направили в областной центр, где он руководил Смолздравотделом, был главным врачом 2-й Советской больницы.

В 1939 году Михаил Лилов в должности командира медицинской роты принимал участие в «польской операции», то есть в захвате Западной Белоруссии.

С самого начала Великой Отечественной войны, с 1941 года, Михаил Лилов был в армии и служил в госпиталях и медсанбатах. Начинать приходилось как раз на родной Смоленщине.

Военврач 2 ранга Михаил Лилов, как опытный военный медик, прошедший Гражданскую войну и поход в Западную Белоруссию, сразу же был мобилизован и назначен начальником госпиталя в пригороде Смоленска. Однако в областном центре госпиталь не задержался – немцы жёстко бомбили город. Когда возникла угроза прорыва, госпиталь был отведён на восток – в район деревни Шокино.

НАЧАЛЬНИКИ УБЕГАЮТ ПЕРВЫМИ.

Деревня цела и поныне – это Кардымовский район, совсем рядом, в нескольких километрах от трассы Москва-Минск.

12 июля 1941 года Михаил Лилов сделал отметку: «Госпиталь начал прием раненых. Раненые с переднего края в большом количестве, среди них тяжелые, с газовой гангреной. Большая смертность».

Аэрофотосьемка люфтваффе города Ярцево.

Магистраль Москва-Минск непрерывно бомбила немецкая авиация. Ощущая полное господство в воздухе, лётчики люфтваффе гонялись за каждой легковой машиной, даже за одиночной подводой или группой людей. Так прошло несколько дней…

Дальнейшее – воспоминания доктора Михаила Лилова.

«Через район расположения госпиталя двигались на восток небольшие воинские подразделения с оружием и без, с командирами и без них.

Меня пригласил начальник штаба корпуса и дал указание от имени командира корпуса Хмельницкого немедленно сниматься, так как следовало ожидать усиления бомбардировки фашистских самолётов.

Направился я в эвакопункт 29, к его начальнику бригадному врачу Шонину. Выслушав мой доклад Шонин заявил: «Паника, оставайтесь на месте». С этим я прибыл обратно в госпиталь.

Между тем обстановка ухудшалась, по автостраде усилилось движение войсковых частей и техники в сторону Москвы.

На следующий день, направленный в эвакопункт для доклада комиссар госпиталя Комолов, возвратился ни с чем, так как эвакопункт и его начальник… убыли неизвестно куда. Нужно было принимать решение самостоятельно».

Михаил Лилов собрал начальников и политруков отделений и по найденной где-то административной карте Смоленской области наметил пути эвакуации на Вязьму.

Госпиталь был не маленький. Трудно современному врачу это представить, но фактически в чистом поле, в полевых условиях у Лилова было больше тысячи раненых.

Примерно семьсот человек – тех, кто был ранен в верхние конечности и прочих, кто мог идти пешком, отправили своим ходом брести в сторону Вязьмы. С ними отправили пару повозок с продуктами. И – чудо! – эта колонна успела пройти сквозь Ярцево буквально перед прорывом немцев. Их видели ярцевчане – бредущих на восток измученных людей в грязных бинтах

Однако у Михаила Лилова осталось почти 250 тяжелораненых бойцов. Прикинув географию местности, он решил попытаться эвакуировать их по железной дороге. Станцию Кардымово немецкая авиация превратила в огненные руины, эвакуироваться с неё было нельзя, поэтому решили двигаться на ближнюю к Ярцеву станцию Присельская. Но никто не знал, что происходит в Присельской и тем более в Ярцеве. Предполагали, что там – наши, потому что там – восток. Но всё смешалось на Смоленщине страшным летом 1941-го…

Чтобы было понятно – в это время фронт постоянно двигался. Немцы атаковали Смоленск, атаковали Ярцево, но между Смоленском и Ярцевом были советские войска.

Так получилось, потому что немецкие генералы наносили удары по своему проверенному сценарию – танковыми клиньями. Один такой клин зашёл с юга и упёрся в Соловьёву переправу, где закипел непрерывный кровопролитный бой. Второй клин, с севера, со стороны Демидова, пройдя без остановки Духовщину, упёрся в Ярцево, где также завязалось ожесточённое сражение. А между этими клиньями, на нынешней трассе и у железной дороги – тысячи красноармейцев, потерявших, как писал поэт, «связь и часть», которых сверху уничтожали пикирующие бомбардировщики люфтваффе.

Вот как вспоминал Лилов о своем прибытии на Присельскую:

«Остался только один дежурный помощник начальника станции и тот получил указание от управления дороги… сниматься. Я оставил при нем старшего лейтенанта Панкратенкова в роли коменданта станции, запретил сниматься со станции до отправки раненых госпиталя и направился искать вагоны для погрузки.

На запасном пути были найдены 9 товарных вагонов из-под лошадей. Личным составом госпиталя вагоны были очищены от навоза. Всю ночь скудным транспортом госпиталя (две полуторатонки) раненые, имущество и личный состав перевозились на станцию… Груженые ранеными, товарные вагоны под утро 19 июля прицеплены были к проходящему эшелону и двинулись в сторону Ярцева».

Повторим – это было 19 июля. Ни Михаил Лилов, ни дежурный по станции не знали, что в Ярцеве уже третьи сутки кипят страшные уличные бои. Что мосты разбиты. Что от самого Ярцева на несколько километров в сторону Присельской железная дорога забита стоящими эшелонами – их просто бросили при паническом отступлении.

Горькая правда тех дней: под Смоленском ещё не знали, что в Ярцеве горит земля – и отправляли на восток эшелоны…

Эшелон с ранеными отошел от Присельской на несколько километров и упёрся в стоящие составы. Они были битком набиты оружием, боеприпасами, продуктами, эвакуированным из Смоленска имуществом, оборудованием спиртзавода, других предприятий и военных складов. Всего тут скопилось 19 паровозов и 367 вагонов!

Ещё один ужас тех дней. Здесь же стояли пассажирские вагоны… с ранеными командирами Московской Пролетарской дивизии. Около тридцати человек. Их при отступлении просто бросили, чтобы не тащить на себе. Это потом уже придумали поговорку про то, что «русские на войне своих не бросают»…

Кстати, сама Московская Пролетарская дивизия далеко не убежала – в Ярцеве её перехватил и подчинил себе генерал Рокоссовский. Эта дивизия потом держала оборону в районе нынешнего пионерлагеря «Орлёнок», билась насмерть и практически вся полегла при безуспешных контратаках. Но тогда этого никто не предполагал. Раненых командиров Лилов забрал в свой госпиталь.

В вагонах бойцы нашли ящики со снайперскими винтовками – при отступлении бросали дефицитное оружие. Всего в нескольких километрах, в Ярцеве, генерал Рокоссовский даже посылал солдат за линию фронта – собирать оружие у погибших солдат на местах боёв, а тут – снайперские винтовки ящиками. В итоге ими вооружили весь личный состав госпиталя, чтобы люди чувствовали себя увереннее.

Тем временем стало понятно, что прорваться не получится – в стороне Ярцева всё рвалось и горело, там был ад. Михаил Лилов вспоминал: «Обстановка утяжелялась: ясно были слышны разрывы мин, некоторые мины перелетали через наши головы, снижающиеся немецкие самолеты сбрасывали десант в расположенный недалеко лесок.

К нашим вагонам с поля боя привозили раненых. Мы им оказывали возможную в этих условиях медицинскую помощь и оставляли у себя.

Был доставлен раненый в голову старшина НКВД и тяжелораненый в бедро немец. Старшина скоро скончался, а немец продолжал жить и все повторял, что все равно немцы победят русских»…

Для выяснения обстановки в сторону Ярцева отправили на разведку старшего лейтенанта Панкратенкова, политрука Иванова и санитара Жуковского. «Целый день с волнением ожидали их возвращения, – писал Михаил Лилов. – Они прибыли поздно вечером и сообщили, что под Ярцевом высажен немецкий десант и что каждый мимо проходящий паровоз подвергается минометному обстрелу и выводится из строя, что они тоже были обстреляны и ползком отошли обратно. Надежда на продвижение вперед была потеряна».

А утром в небе появились немецкие самолёты, которые на бреющем полёте стали расстреливать застывшие на путях эшелоны. Загорелись цистерны с горючим. Спасая раненых, их выгружали обратно из вагонов и укрывали от обстрела с воздуха в кустах у железной дороги. Стало понятно, что немцы вот-вот пришлют бомбардировщики и в пух и прах разнесут всю станцию. Было решено – уходить с Присельской. Но куда уходить?

Михаил Лилов отмечал все детали. Даже про раненого немца не забыл: «Нужно было в этой обстановке решать вопрос с раненым фашистом. Пока мы раздумывали, что с ним делать, он нам помог – сам скончался. Старшину НКВД и пленного немца мы похоронили у полотна железной дороги, в разных могилах».

Нужно было уходить в сторону. Решили идти в деревню Шестаково, которую местные называют «Пустая Илья».

СПАСАЙТЕСЬ СВОИМИ СИЛАМИ!

Деревня есть и сейчас, там находится красивая церковь – недалеко от Ярцевского района, за деревней Староселье. Вот туда 21 июля и доставили раненых: несли их на носилках и прямо на себе, кто мог – кое-как ковылял пешком.

В Шестакове заняли бывшую квартиру директора под операционную, а побеленные свинарники – для размещения раненых.

Хирурги госпиталя развернули работу в операционной и перевязочной. «Мины разрывались в районе операционного блока и один осколок влетел в операционную во время работы», – вспоминал Лилов.

Утром следующего дня через село на машине проезжал член Военного Совета армии полковой комиссар Семенов. Военврач Лилов обратился к нему с просьбой помочь эвакуировать раненых. На что получил отказ и предложение – проявлять инициативу. Проще говоря – спасаться как-нибудь самостоятельно.

К тому времени стало ясно – немцы вот-вот стиснут свои бронированные клещи. Нужно было уходить на восточный берег Днепра, значит – идти на Соловьёву переправу…

Стали собирать любой транспорт. По всей округе собрали три десятка лошадей с телегами, в кустах нашли брошенный грузовик, пару прицепов, а в придачу взяли колхозный трактор. Из собранного транспорта соорудили «тракторный поезд» – прицепили к нему телеги цепочкой и даже привязали несколько дощатых щитов – пускай хоть по земле волочатся, лишь бы увезти раненых скорее. Тем более что времени уже не было – взрывы и пулемётная стрельба уже были совсем рядом.

Люди приготовились к смерти. «Моральное состояние раненых было тяжелым. Члены партии передавали мне на хранение партийные билеты, – вспоминал Михаил Лилов. – Боевой обстановки мы не знали и нам нечем было утешать раненых, кроме того, что мы останемся с ними, их не бросим».

На имеющийся транспорт погрузили раненых хирургического отделения и отправили к Днепру – на переправу. Через сутки порожний транспорт возвратился: раненые успешно были переправлены и размещены в эвакуационном госпитале на восточном берегу, в деревне Челновая.

Тогда там даже была больница, а сейчас, в наши дни, Челновая – самая дальняя деревня на южном краю Ярцевского района с несколькими домами.

Таким же маршрутом отправили ещё два рейса. И только после того, как всех раненых увезли, начальство госпиталя – сам военврач Лилов, комиссар госпиталя Комолов и секретарь парторганизации Стариков направились следом за ними пешком. Это было в ночь с 24 на 25 июля. Они успели переправиться до рассвета, пока в небе над переправой ещё не появились бомбардировщики.

ЕСЛИ АД СУЩЕСТВУЕТ…

Что в ту пору представляла собой Соловьёва переправа? Это была единственная ниточка, которая стала шансом на спасение для десятков тысяч людей. И она же стала для них могилой…

Вот как описывал её очевидец тех событий Борис Феоктистов: «Это уже не было организованным отходом, это было бегство. Рвались, обгоняя друг друга, машины, повозки, верховые, пешие. Среди машин и повозок много санитарных, с ранеными. Подгоняемые страхом, уже никто не уступал им дорогу, все рвались к переправе.

Немецкие самолеты безнаказанно бомбили и обстреливали скопище возле переправы. Это был кошмар. Вой сирен, взрывы бомб, крики раненых и людей, обезумевших от страха. Люди бегут, раненые ползут, таща за собой окровавленные лоскуты одежды, длинные полосы бинтов с соскочивших повязок.

С налетом авиации я упал в небольшое углубление, напоминающее отлогий окоп, и там увидел знакомого врача, Фишера, он был старшим нашей группы на сборах в Иркутске. Встреча не принесла нам радости, каждый из нас высматривал, куда бы отползти подальше от этой жуткой картины, безнаказанного избиения людей».

А вот воспоминания Юрия Александрова, который впоследствии стал историком. На фронт он пошёл добровольцем и летом 1941 года оказался в Соловьёве:

«Наши машины подъехали к переправе к вечеру. Смеркалось. На пологом правом берегу Днепра скопилось множество людей, лошадей, подвод, автомашин, различной боевой техники, артиллерийские орудия-«сорокапятки», которые солдаты тащили на руках, 76-миллиметровые полковые пушки на прицепах и конной тяге, какой-то старый броневик – стальной гроб для экипажа. Воздух был пропитан порохом и гарью. Кое-где еще тлели какие-то обломки, освещая горы трупов. В течение ряда дней фашистская авиация, в условиях абсолютного господства в воздухе, совершала регулярные бомбежки и обстрел переправы, превращая в кровавое месиво все, что скопилось здесь»…

Писатель Борис Васильев в 1941 году также переправлялся через Днепр в Соловьёве. Он описал такую картину:

«Грохот бомбовых разрывов периодически сменялся пулеметными очередями… «Юнкерсы», отбомбившись, улетали за новым запасом бомб, а им на смену шли «мессершмитты» с солидным грузом пулеметных лент, чтобы не дать нашим перебежать, укрыться, просто хотя бы перевести дух. Весь берег перед переправой был заполнен машинами, повозками, санитарными обозами, артиллерией без снарядов и снарядами без артиллерии. Людей видно не было – вероятно, они прятались то ли в воронках, то ли под машинами – но они были там, в этом пекле, были!

Это было жестокое планомерное уничтожение… Двойки пикирующих бомбардировщиков, отбомбившись, сменялись двойками истребителей, расстреливающих живое и мертвое, и уцелеть здесь было просто невозможно. Мне следовало бежать отсюда, …но я не мог оторвать глаз от этого гигантского эшафота».

Можно сказать, что госпиталю Михаила Лилова повезло – они переправились чуть раньше, чем на переправе начался ад кромешный. Основные силы окруженных 20-й и 16-й армий Западного фронта стали выходить через Соловьёво 3 августа.

Из деревни Челновой по Старой Смоленской дороге госпиталь отправился на восток… «По пути проезжали Дорогобуж, пустынный с выгоревшими зданиями и бродячими беспризорными свиньями», – отмечал доктор Лилов.

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА.

 

26 июля прибыли в Вязьму. Отыскали начальство. Прибытию Лилова удивились, так как считалось, что его госпиталь попал в окружение и ведёт бой.

Начальники долго думали, что делать с «вернувшимися с того света», а потом распорядились – подготовить письменный доклад и следовать в глубокий тыл, в Тамбов. Так закончилась одна – и началась другая страница в фронтовой жизни нашего земляка, военврача Лилова…

Впоследствии, в 1943-м году, будучи в звании майора медицинской службы, воюя на I-м Украинском фронте, Михаил Лилов был представлен к ордену Красного Знамени. Но до тех пор ему предстояло хлебнуть много фронтового горя. И, пожалуй, самым страшным эпизодом был выход из окружения в районе Ярцева летом 1941 года…